|
«Мир как театр» - Кальдерон де ла Барка
 Если остаться после вечернего концерта в зале, где только что звучала
музыка, можно наверно услышать и ещё что-то. Особую тишину, в которой повисли
отзвуки и обертоны звуков… Еще можно почувствовать спадающее напряжение
накалённой атмосферы зала. А если представить на минуту, что инструменты могут
разговаривать? О чём они смогли бы нам поведать? Например, орган…
- Ох, - тяжёлый вздох
растворился в пустом зале, - давно не было такого насыщенного вечера.
Давно погасли огни
ламп в концертном зале. В коридорах смолкли шаги студентов, спешащих домой
после поздних занятий.
- Мдаа… сколько же я
повидал концертов на своём веку? И симфонических, и камерных, и вокальных… И не
перечтёшь. И какие они все разные. А вот сегодня был особенный вечер. Я же
один, и никто меня не слышит. Можно спокойно поразмышлять в тишине. Да… это я и
делаю всегда. Размышляю, стоя на месте, как солдат, не смеющий сняться со
своего караула, пока не кончится смена. Вот только смены у меня нет. Ну, да ничего
- оно и к лучшему. Органам положено занимать своё законное место на сцене.
Ходить нам не положено.
- Маэстро, - продолжил
орган, обращаясь к рядом висевшему портрету Иоганна Себастьяна Баха, - давно мы
с Вами наблюдаем за этой сценой. Сколько сменилось поколений студентов и
педагогов. Чего мы с Вами только не слышали: от Ваших возвышенных сочинений, до
странной музыки, называемой авангардом. Брр… При одном упоминании о ней
становится не по себе, а уж если вспомнить, что и мне приходилось озвучивать этот
«кошмар», то хоть в трубы труби! Ох, уж мне эти экспериментаторы…
Так о чём это я? Ах,
да, о сегодняшнем концерте. Название у него интересное - «Оттенки и контрасты».
Прямо живопись, да и только. А ведь исполнители и, правда, живописали! Только
не акварельными красками, не гуашью, а звуком. Мой звук – плотный, густой: его,
как основу будущего полотна, накладывала Татьяна Бочкова. Струнное трио (А.
Козлова, С.Зверева, Н.Тельминова) – скрипка, альт и виолончель – сочными
мазками наносили яркие краски, смешивая или подчёркивая индивидуальность
каждого инструмента. Скрипка – золотисто-жёлтая, альт – зелёная, а виолончель –
мягко-бордового цвета. При смешивании красок-звуков, они создавали ярчайшую
палитру оттенков - от лёгких парящих мерцаний нот, до сочных тёплых созвучий.
Когда же вступало соло трубы (М.Полунов) – словно светлый луч прорезал всё
полотно и оттенял порой сгущающиеся краски. Сопрано (Л. Рубинская) человеческим
дыханием-прикосновением оживляло и наносило последние штрихи в общую картину,
то лирические, а то возвышенно-просветлённые…
Орган, струнные, труба
и человеческий голос… Какое странное для современного слушателя сочетание
инструментов. То, что было рядовым в мою эпоху, теперь кажется необычным.
Сегодня исполняли барочные хоральные прелюдии и духовные песни - Ваши, господин
Бах и, господина Генделя. А ведь Вы, так и не встретились с ним, верно?
Говорят, немецкий драматург Пауль Барц даже написал своеобразную пьесу
«Возможная встреча» по этому поводу. Было бы занятно ознакомиться с ней.
Барокко… Загадочная
эпоха, которая до сих пор волнует воображение исследователей, музыкантов и
художников. А, что такое «барокко» сейчас? Интерес к этому времени, возникший
на рубеже XX столетия, не
ослабевает до сих пор. Что такого притягательного в ней, чего нет в современной
музыке? Почему концерты, на которых исполняется музыка Баха, Генделя и
Вивальди, собирают полные залы? Почему музыканты стремятся возрождать
аутентичную манеру исполнения?
Может быть, ответ
скрывается в самом названии «барокко»? В переводе оно означает «странный,
причудливый». Эта эпоха двойственна во всем, полна странностей и противоречий.
Противоречия создают конфликт между стихией земной жизни и одухотворённой
вечной жизнью, грубой телесностью и чистой духовностью. Хаосом и порядком.
Безобразием и красотой.
Например – я.
Массивный, громоздкий инструмент, но звуки мои уподобляются ангельскому пению.
И музыка, которую я воспроизвожу, в основном обращена к небу, к Богу. Какая
сила во мне скрывается, какая мощь! Сколько труб во мне, а сколько рычагов. И
почему-то только мои звуки дарят человеку особое состояние благоговения, лишь
стоит раздаться первому аккорду под сводами концертного, пускай не готического,
зала. Не странно ли все это?
Странность и
причудливость – противовес уравновешенному порядку и выверенности музыки XX века. Что это? Попытка вернуться к той
свежести восприятия и смелости экспериментов? Попытка отойти от числовой
ясности современного века к колеблющейся чаше весов только начинающегося
развития искусства и науки «Нового Времени»?
Так и в нашей
консерватории, и в частности, в моём исполнении, часто звучит барочная музыка.
Открыта целая секция барокко, которая занимается изучением музыки XVI-XVII веков. Инструменталисты и вокалисты (с помощью
музыковедов) пытаются разобраться в специфике исполнения, проводятся даже целые
семинары. С. Пропищан, Т. Бочкова, Л. Рубинская - неутомимые исследователи той
эпохи.
Прошедший сегодня
концерт не стал исключением – в иной раз, подтвердив необходимость того, что
надо изучать и исполнять достояние прошлых веков.
Ну, что ж, устал я
что-то, отдых тоже нужен… Слово – это хорошо, но и в тишине есть своё обаяние.
Возможно, такой монолог
смогли бы мы услышать вечером 10 октября в Большом зале консерватории, если бы
чуточку задержались после концерта. Так что не спешите покидать зал, в котором
только что свершалось таинство музыки. Звуки испаряются, но обертоны продолжают
жить…
арт-журналист II
курса
Анастасия Ишкирейкина
|
