|
 Впервые с оркестром Горьковской филармонии Максим Дмитриевич выступил в
далёком 1964 году. Тогда, по благословению отца, он продирижировал Скерцо из
его Десятой симфонии, и наш нижегородский композитор А.А.Касьянов сказал: «О,
этот молодой рапирист далеко пойдёт! О нём узнает весь мир!» Так и случилось.
Максим Дмитриевич стал ассистентом Евгения Светланова в Государственном
симфоническом оркестре, затем долгое время руководил Симфоническим оркестром
Центрального телевидения и Всесоюзного радио, гастролировал в Европе, США,
Канаде, Японии, Мексике.
19 января под его управлением вновь звучал
оркестр Нижегородской филармонии. В программе – «Неоконченная» симфония Шуберта
и Первая симфония Малера. Максим Шостакович посвятил этот концерт памяти Е.А.
Мравинского, легендарного ленинградского дирижёра, ушедшего из жизни ровно 20
лет назад.
Прекрасная музыка: лирико-драматичный Шуберт был
оттенён гротесковым Малером. Прекрасное исполнение: мощная энергетика Максима
Шостаковича, точная реакция, импульсивность мгновенно заражали оркестр и
слушателей. Зал аплодировал стоя.
Перед концертом дирижёр дал пресс-конференцию.
В начале встречи маэстро
рассказал историю, произошедшую с ним и его отцом в Горьком.
 - Когда мы поехали на
фестиваль, папа сказал, что только в этом городе в ресторане «Москва» можно
поесть «осетрину по-монастырски». Мы пришли, сели. Подходит официант. Папа:
- Можно нам две «осетрины по-монастырски»?
- Ну что вы, гражданин, уже столько лет прошло. Какие-то старые формации.
Это давно так не называется, а называется «осетрина по-московски»!
- Но это тоже самое, что «осетрина по-монастырски»?
- Да, это тоже самое, но называется «осетрина по-московски».
- Хорошо, дайте тогда нам, пожалуйста, две «осетрины по-московски».
- Так бы сразу и сказали.
Кричит на кухню:
- Кухня! Два раза «монастырочка» пойдёт!
- Как Вы считаете, Вас больше воспринимают, как дирижёра
Максима Шостаковича или как сына великого композитора XX века?
- Меня и так, и так воспринимают. Просто это накладывает на меня большую
ответственность. Отец - создатель, я - артист-интерпретатор. Это совершенно разные
профессии. Отец никогда не хотел дирижировать. Один раз только попробовал
здесь, в Горьком.
- Вы когда-нибудь занимались
композицией?
- Нет, композицией я не занимался. Только, когда был маленький, сочинил
очень мрачное произведение под названием «Северная ночь». Мне отец говорил
такую вещь: сочинять музыку нужно тогда, когда ты её не можешь не сочинять. А
если можешь удержаться...
- Кого вы считаете великим
интерпретатором? Мравинского?
- Конечно, Мравинский заложил традиции, изначальные традиции. Но потом всё
развивалось и продолжает развиваться. В этом вечное обогащение находками других
людей, других дирижёров. Все рассказывают по-разному. Один так расскажет,
другой иначе.
Когда я был молодой, мне всё хотелось что-то такое своё найти. Потом я стал
от этого отходить, всё больше и больше стараюсь быть ближе к партитуре, к тому,
что написал композитор.
- В нынешней программе две
симфонии: «Неоконченная» Шуберта и Первая Малера. Чем Вам интересен этот жанр?
- Симфония – глубокое масштабное полотно. Её можно сравнить с литературным
романом. Но разница в том, что роман вы читаете долгое время, а симфония звучит
50 минут. И за это время в вас непосредственно входит столько информации,
столько всяких эмоций, жизни! И слушатель потом уходит под этим впечатлением.
Отец, кстати, очень не любил, когда после его симфоний в конце играли бис.
Сшибает настроение. Он хотел, чтобы то, что человек понял, прочувствовал,
осталось у него внутри, не разрушилось.
- Расскажите, пожалуйста, о
«Синемафонии». Что представляет собой этот проект?
- «Синемафония» была показана в Санкт-Петербурге, Москве, Лондоне; думаю,
что нужно показать и в Нижнем.
Над оркестром устанавливается огромный экран. Я дирижирую Седьмую симфонию.
И там идёт хроника, совершенно потрясающе подобранная хроника! Это производит
огромное впечатление.
Во время работы обнаружился мистический момент. Когда хронометрировали
«эпизод нашествия», стали считать: столько-то тактов, в каждом – четыре
четверти, каждая четверть должна быть столько-то секунд. Набрали на компьютере
и – высветилось число 666 секунд. Ведь не мог отец специально так подгадать!
Это Оттуда. Я вообще считаю, что Оттуда говорят, что записывать. И
композиторы записывают, если они заслуживают внимания Того, Кто посылает.
- Как Вам кажется, в какой
музыке сейчас у нас потребность, что нам нужно?
- Музыка всегда связана со временем. Чем хуже в мире в целом, тем выше
всплески в искусстве. Возьмите начало XX века. В музыке - Шостакович, Прокофьев, в поэзии - Ахматова, Пастернак.
Чем-то человека нужно возмутить. Мы ещё очень многого не знаем. Я не берусь всё
это объяснять и призывать к бедности и голоду во имя всплеска в мире искусства.
- Расскажите, пожалуйста, о
школах, которые Вы организовали вместе с женой в Санкт-Петербурге и Иваново.
Как возникла такая идея?
- Когда мы переехали
из Америки в Россию, наши дети были маленькие. Встал вопрос, где их учить. И
как-то таких школ, которые бы нам понравились, не нашлось. Возникла идея, а
почему бы не создать свою школу. Сперва была одна маленькая. А потом
отремонтировали в Храме Св. Екатерины в Петербурге уже большую школу. Это школа
для детей из православных семей. У нас нет уроков по православию. Просто есть
общий дух какой-то. Если праздник, то все дети идут причаститься. И их родители
тоже. Все принимают участие в крестном ходе. Это объединяет. Мы очень
сдружились с родителями всех этих детей. Они наши единомышленники. Дети дружат
с нашими детьми. Нормальная школа, не воскресная. Со всем набором наук. Ребята
учатся и музыке, и рисованию, и общеобразовательным дисциплинам. А финансово –
всё за счёт исполнения музыки моего отца. Потому что я не считаю себя в праве
тратить деньги, которые получаю, на «Бентли». Как бы сказать... Бог вдохновил
Шостаковича, Шостакович написал музыку, ему заплатили деньги, и я должен их
Богу вернуть.
- Почему Вы вернулись в
Россию?
- Если можно жить на родине, надо жить на родине. Нынешние дети-эмигранты -
это ни то, ни сё. Они потеряют русское, не став американцами. До какого-то
поколения они будут просто никто. А зачем же быть никто, когда есть гордость за
свою страну, когда есть огромная культура. Без этого жить нельзя, нельзя без
духовности.
- Что Вас радует в жизни,
поддерживает?
- Радость – знать, что к лучшему двигается страна, дети, окружающие люди.
Ощущать, что есть смысл в том, что мы делаем, в том, что дети растут и
вырастают.
Журналисты покидали
пресс-центр филармонии с улыбками на лицах и в сердцах, с чувством радости
бытия. Сила духа этого человека поражает. Поражает его вера в добро,
бескорыстность, духовность и та энергия, с которой он заботится о том, чтобы в
мире всё это было.
арт-журналист I курса ФДО ННГК
Ольга Капустян
| 
