Статьи  |  Универсальное cредство

Хотелось есть. Сэн зачерпнул с обочины дороги горсть почвы и поднес ко рту. На мгновение задержал руку у полуоткрытого изголодавшегося рта, жаждущего впиться в еду, и со вздохом отбросил грунт в сторону. Есть незнакомую почву не хотелось: он все же слишком далеко отошел от дома. И хотя никаких внешних перемен в окружающем не наблюдалось: все те же серые холмы, серые равнины, серое-серое небо и серое солнце, Сэн помнил слова матери о том, что внешность может быть обманчива. Сэн сбросил с плеч котомку. Она была пуста, но оставалась пока нетронутой. Сэн не хотел прикасаться к ней, он лучше сохранил бы ее как память о доме, но есть хотелось все больше. Со вздохом оторвав правый угол котомки, Сэн скатал его в тугой комочек и отправил в рот. Прожевал, подумал, оторвал и левый угол. Затем залепил образовавшиеся прорехи пальцами, огладив края. Так получилось еще красивее, чем раньше, когда торчали углы. "Не слепить ли новую? – задумался Сэн. – А эту съесть?" Но мысль была лукавой изначально: необходимости в новой котомке было столько же, сколько и в старой – класть в нее все равно было нечего. Да и не к чему забивать котомку тем, что можно взять где угодно. Так или иначе, а ему придется питаться тем, что будет рядом – до тех пор, пока не встретит людей, пожелающих разделить с ним трапезу. Сэн вспомнил, как мать навязывала ему котомку. Он взял ее исключительно как память о родных местах, да еще потому, что в голову почему-то запали слова матери о неизвестности незнакомых мест. Но взятые из дома продукты рано или поздно должны были кончиться, и это несмотря на то, что, пока он шел через соседние деревни, котомки не трогал. Уж очень далеко он зашел. Теперь, пока он не войдет в любую деревню, ему придется питаться тем, что всюду. "Но съедобно ли оно?" – подумал Сэн и усмехнулся: до сих пор таких вопросов не возникало. Несъедобный мир встречается только в сказках… Но в сказках встречалось и многое другое, например, голубое небо, зеленая трава, желтое солнце… * * * Впрочем, проверить съедобность и несъедобность окружающего было очень легко: достаточно попробовать. Подумав так, Сэн понял, что не наелся. Но зачерпывать новую горсть почвы не решился: мешала мысль об удаленности от дома. Вместо этого Сэн сделал несколько шагов в сторону от дороги, отломил веточку от невысокого кустика и зажевал. Вкус у веточки был точно такой же, как и у любой другой пищи, как и у всего. То есть никакого вкуса. Но она насыщала, а это было главное. Сэн съел несколько веток, подумал, погрузил пальцы в грунт под кустом и бросил в рот небольшую горсточку. Никаких перемен. Сэн задумался. Местность не менялась на всем протяжении его пути. Может быть, правы были те, которые утверждали, что он уходит напрасно: везде одно и то же? Есть ли она, разноцветная страна, или все осталась в старых сказках? — Почему все одинаковое? – этот вопрос он начал задавать еще маленьким. — А какое же оно может быть? – удивлялись окружающие. – Так заведено испокон веков, так было, так есть и так будет. — Не нами создан этот порядок, не нам его и изменять, – добавляли другие. — Что тебя не устраивает? – спрашивали третьи. — Не знаю, – отвечал он. — Всюду одно и то же, – говорили четвертые. — Я хочу убедиться в этом сам! – заявлял он. И потому он, на протяжении нескольких лет, отправлялся по тропинкам, ведущим из его деревни в разные стороны. Но всегда возвращался. До сегодняшнего дня. Сначала он посетил соседние деревни, проведал ближайших соседей и родственников, которые жили в этих деревнях. Но и они не могли сказать ему, что же находится дальше. — Зачем куда-то идти? – говорили ему дальние родственники и знакомые, когда он рассказывал о своем желании пойти далеко-далеко и посмотреть: как там? И лишь один старый дедушка, которому он тоже приходился каким-то родственником, не то пра-правнучатым двоюродным племянником, не то еще кем-то, рассказывал ему сказки. И эти сказки еще больше поманила его в дальние края. Но это была непонятные сказки: они рассказывали о голубом небе, красном солнце, зеленой траве, желтых полях спелой пшеницы. Голубое, желтое, красное, зеленое – это звучало для него впустую, потому что он никогда не видел ничего подобное. Ни он, ни один из ближайших соседей и родственников. И не потому, что они были слепыми от рождения, или, скажем, дальтониками, не различающими цветов, а просто таков был их мир: все окружающее, в том числе и они сами, всегда были одного и того же, постоянного серого цвета. Он спрашивал дедушку, но тот лишь качал головой и не мог сказать ничего другого: эти сказки он слышал от своего деда, а тот – от своего. И сказать, о чем именно рассказывают сказки, он не мог. Было ли такое разноцветие раньше, будет ли оно потом, когда-нибудь, или уже есть где-то в других, дальних краях. Случилось ли что, из-за чего исчезли все краски, или же наоборот, должно произойти что-то, чтобы они появились – дедушка не знал. — А что такое краски? – спрашивал внук. — Ты видишь то, что находится вокруг себя? – спрашивал дед. — Конечно, – удивлялся внук. – Я вижу солнце, небо, птиц, зверей, тебя и себя. — Так вот, – говорил дед. – Все это имеет цвет. И цвет этот серый. Я понимаю, что, поскольку других цветов нет, говорить о цвете нелепо, но, тем не менее, так оно и есть. — Вот посмотри, – и дедушка подавал ему кубик, поворачивая его под различными углами, – Цвет различных граней кубика меняется. — Вижу! – радостно кричал внук. — Но это оттенки, – добавлял дедушка. – А у различных цветов различия намного больше, чем у оттенков. — А ты сам их видел? – спрашивал внук. — Нет, – отвечал дедушка, – мне точно так же показывал мой дед. Но и он не видел вокруг других цветов, кроме серого. — Как же отличить их? – спрашивал маленький Сэн. — Посмотри на грань, обращенную к солнцу, – сказал дедушка. – Она светлее остальных. Потрогай ее пальцами. Она теплее. Теперь представь, что эта грань – другого цвета. И называется он красным. — Он теплее остальных, – прошептал маленький Сэн. — Правильно, – ласково кивнул дедушка. – А теперь посмотри на противоположную грань. Она темнее и холоднее других. Такой цвет будет фиолетовым. Остальные цвета – промежуточные между ними. — А если я посмотрю на солнце? – спросил маленький Сэн. – Какой цвет я увижу? — Самый яркий цвет – это цвет светила, – ответил дедушка. – Он может быть не таким теплым сам по себе, но он самый яркий. Такой цвет называют желтым. — Понимаю, – прошептал маленький Сэн. – Я постараюсь запомнить: красный, желтый, фиолетовый… * * * Так он разговаривал с дедом, когда был маленьким и ему удавалось выбраться к нему с родителями – дед жил в дальней деревне. Позже, подростком, он еще несколько раз бегал к нему. Но дед не мог рассказать ему ничего нового. А потом дед умер, ушел в землю и превратился в нее. И Сэну пришлось остаться одному, в окружении бесчисленных вопросов. И он решил отправиться в путь, в дальний путь, чтобы посетить те места, где не бывал еще никто ни из их деревни, ни из самой дальней, ему известной. Никто не препятствовал его уходу: в своей деревне он считался странным и непонятным, и даже девушки, проявлявшие к нему вполне определенный интерес, после нескольких проведенных с ним часов, покидали его и никогда больше с ним не заговаривали. Потому что его интересовало то, что им никогда не приходило в голову. Мать сначала отговаривала его, но потом оставила свои попытки: он ведь пообещал, что вернется. Да и что могло случиться с человеком, пусть даже и в самых дальних местах? Хищных зверей в здешних местах попросту не водилось, разбойники тоже не встречались – что отнимать, если у всех все есть? Еда, одежда, крыша над головой – все это мог добыть кто угодно, не отнимая ни у ближнего, ни у дальнего. Тем более что в дорогу никто не надевает свою лучшую одежду, заказанную у мастера, обходятся тем, что сумеют сделать сами. Мать положила ему в котомку продукты, выращенные на их участке – чисто символически, потому что потребности в еде никто по-настоящему не испытывал: проголодавшемуся было достаточно поднять горсть почвы из-под ног, или сорвать ветку – если ему было лень наклоняться – и утолить голод и жажду. Тем более что вкус у всего был одинаковый: у почвы, у ветки, или даже у тех животных и птиц, которых ели по большим праздникам, и тоже чисто символически. Почему тогда их ели? Потому, что так было принято. Так положено: на праздник съедать какое-нибудь животное или птицу. Впрочем, если кто-то не хотел расставаться с полюбившимся животным – особенно чьи маленькие дети привыкали, например, к овечке, которая катала их на своей спине – тот мог пойти к скотоделу и заказать точно такую же, или другую. Но и то лишь в том случае, если не мог вылепить ее сам – из той же почвы, или из надоевшего куста у ограды, или из старого бабушкиного сундука, забытого в дальнем углу чулана. * * * Продукты Сэн взял на всякий случай – а вдруг ему все же удастся дойти до тех мест, где растут зеленые травы, колышется желтая пшеница, и бродят разноцветные животные. Как можно будет есть такую красоту? Но время шло, разноцветной страны все не встречалось, а тащить за спиной тяжелую котомку начинало казаться нелепостью. Он шел и думал: как удивительно, что окружающее может иметь различающиеся цвета (и что это такое – цвета? Да, дедушка рассказывал, но все равно: представить их было практически невозможно). А люди, какие там люди? – думал он, и сердце его билось от этого особенно часто и сильно. Он отправился в путь рано утром, когда взошло солнце и чернота сменилась привычной серостью. Он шел, думал и удивлялся: все – разное? Небо, птицы, угадать которые сейчас можно лишь по их движению. И все – разное! Он ночевал, где придется – иногда под открытым небом, а иногда, особенно когда начинал идти дождь, делал себе убежище в стволах деревьев. Просто раздвигал ствол и входил внутрь, приминал ствол изнутри и устраивая себе там пещерку. Но утром обязательно восстанавливал ствол в прежнем виде: дерево должно расти так, как оно привыкло. И вдруг никто не захочет больше ночевать в этом дереве? * * * Тропинка вилась перед ним с той же неспешной неторопливостью, что и он шел по ней. "А может, вернуться?" – Сэн оглянулся назад. Тропинка послушно показала ему и обратный путь, такой знакомый… "А зачем я иду пешком? – вдруг подумал Сэн. – Можно ведь попытаться вылепить лошадь…" Сэн никогда не считал себя хорошим скотоделом, и если бы рядом был кто-нибудь из родной деревни, он бы никогда не рискнул сотворить подобное. У него уже имелся небольшой опыт творчества. Тогда он как раз вышел на склон холма, под которым протекала широкая река. Вид с холма так понравился ему, что он решил задержаться на несколько дней и слепил себе избушку. Прямо из того же склона. Заодно и площадку под избушку выровнял. Избушка вышла неказистой, покосившейся, но он решил оставить ее на склоне. Может быть, придется возвращаться назад, и тогда он снова в ней переночует. А может быть, проживет и несколько дней. Он побродил немного в окрестностях, но никого не встретил. * * * И вот сейчас Сэн решил повторить попытку. Вот только холма рядом не было. Поэтому приходилось действовать иначе. Сначала он нагреб целую кучу материала: здесь были и трава, содранная пластом с поверхности почвы; и сама почва, практически не отличающаяся от травы, во всяком случае, по цвету; и придорожные кусты, один из которых Сэн почти полностью съел, проголодавшись. И даже несколько камней, непонятно как оказавшихся в поле внимания Сэна, заняли свое место в общей куче. Куча получилась большая. Конечно, лучше всего было набрать глины из какого-нибудь местного холма, так было бы меньше заметно, не было бы разгрома, который Сэн причинил местности. Но холмы были далеко, на горизонте, а тащиться туда, даже с перспективой возвращения на лошади, Сэн не захотел – кто знает, какая получится лошадь? "Ничего, все поправится, – думал он, тщательно замешивая образовавшуюся кучу. – Трава и кусты вырастут, яма… тоже затянется, особенно когда пойдут дожди". Скоро куча стала выглядеть однородной массой. В ней не было заметно ни веток, ни листьев, ни травы, ни камней. Сэн принялся за дело. Он начал с лошадиной морды. Ему хотелось, чтобы лошадь получилась похожей на Мохлика, коня его детства. Сэн вспомнил, как отец впервые посадил его на теплую шею лошади, а Сэн крепко вцепился в гриву. Морда у лошади получилась отменная. Она тихо и приветливо заржала, едва Сэн закончил ее. И попыталась подняться. — Не спеши! – строго приказал ей Сэн, переходя к туловищу. Тут он особенно не старался: туловище – оно и есть туловище, особо тщательной отделки здесь не требуется. Главное, сделать его гладким, чтобы не мешали бугры и иголки. На ежиках верхом не ездят! Ну а если и останутся какие мелкие изъяны – подержи лошадь немного под дождем, они и затянутся. Закончив хвост – тот принялся сразу же отмахиваться от неведомо откуда налетевших оводов – Сэн задумался. Лошадь получалась хорошая, это подтверждали и оводы. Если бы он задумал лошадь, а получилась овца, оводы бы не прилетели. Но вот ноги… Какой длины их делать? Лошадь – не девушка, тут другие критерии нужны. Сделаешь ноги короткие – твои собственные будут волочиться по земле; да и скорость у лошади будет небольшая. Длинные – голова может закружиться от большой высоты. Да и залезать и спрыгивать высоко, ненароком расшибешься. Конечно, впоследствии можно переделать, но желательно не ошибиться с первого раза. Подпустит ли лошадь к ногам для переделки, или долбанет копытом? Сэн постарался вылепить нечто среднее, не длинные и не короткие, взяв для образца свои. Но лошади, разумеется, сделал несколько длиннее. Для этого даже пришлось немного добавить массы, нагребя еще почвы и вырвав несколько кустов. * * * Лошадь заржала и поднялась на ноги. Стоит вроде бы ровно, не качается. Сэн запрыгнул ей на спину, подобрал поводья, покачался в седле. Сидеть будто тоже нормально, устойчиво. Но едва Сэн тронул поводья, и лошадь двинулась с места, он почувствовал, что ноги у лошади получились разной длины, и ее ощутимо шатало из стороны в сторону. Спрыгнув на землю, Сэн попытался исправить ошибку, но, сколько ни бился, достичь идеала не удавалось. Хорошо еще лошадь получилась смирная, и к попыткам Сэна отнеслась спокойно. "Плохой я скотодел, – подумал Сэн. – Вот если бы я чаще лепил лошадей…" Сэн хотел отпустить лошадь, или вообще вмесить ее обратно в яму, но пожалел собственного труда, да и самой лошади: она уже начала щипать травку. "Может быть, поправится? – понадеялся Сэн. – Сама собой…" Но нечего было и думать о том, чтобы как-то притерпеться к беспрерывной качке верхом: Сэн очень плохо переносил тряску. "Придется лепить повозку, – подумал он. – Проще сделать колеса круглыми, чем ноги – одинаковыми". Мелькнувшая было мысль – оторвать лошади ноги, подровнять по единой мерке, а затем прилепить вновь – ушла: толщина ног все равно окажется разной, а это непременно скажется на плавности хода. "Надо будет поучиться, – подумал Сэн, очерчивая окружность при помощи веревки и двух колышков, – у какого-нибудь местного скотодела. Накопаю ему побольше глины за совет…" * * * Повозка получилась неказистой, зато просторной и удобной: Сэн набросал в нее сухой травы и веток. "Н-но!" – прикрикнул он на лошадь, и покатил по дороге. "Вот что значит потрудиться для себя! – весело подумал Сэн. – В дальнюю дорогу лучше всего отправляться на лошади". А в том, что дорога будет дальней, Сэн не сомневался: никто из жителей встреченных им деревень не мог сказать, что поблизости встречаются разноцветные места. В сказках – да, сказки помнили многие. — Но это же сказки, – говорили ему и махали руками, провожая. А некоторые крутили пальцами у виска – тоже своего рода прощание. Может, им было лень махать рукой. * * * Тянулись незнакомые места, встречались деревни, но никто не мог указать Сэну дорогу в разноцветную страну. Лошадь шла прихрамывая и немного забирая влево. Сэн постоянно поправлял ее, дергая за поводья. Но, убаюканный раскачиванием повозки (в одной из деревень ему посоветовали сделать рессоры, что он и исполнил), Сэн не заметил во сне, как лошадка свернула на какую-то заброшенную тропинку и привела его в незнакомое место… * * * Сэн очнулся от толчка: лошадка попала ногой в яму, прорытую кем-то поперек дороги, и остановилась. Сэн поднял голову, спросонья озирая окрестности. Местность вокруг выглядела совсем пустынной: ни травинки, ни кустика вокруг не росло. Впрочем, назвать ее абсолютно безжизненной было нельзя: по ней переползали громадные черви, заглатывая почву. Спрыгнув с повозки и подойдя к одному из червей поближе, Сэн ужаснулся: он понял, что перед ним – люди, которых кто-то лишил ног, сделал рты огромными, а руки – загребущими, похожими на совковые лопаты. Этими лопатами они подгребали к себе почву и направляли в рот. Они-то и прорыли поперек дороги траншею, в которую попала лошадь. — Кто вас так изуродовал? – спросил Сэн. — Никто, – хладнокровно ответил ближайший к нему червь, продолжая чавкать, – мы сами так решили. — Почему? – удивился Сэн. — А для чего нам ноги? – возразил червь. – И к чему пальцы? Зачем что-то делать, когда еды вокруг – навалом. И он вновь вгрызся в почву. — Но старые традиции, – растерялся Сэн. — Надо ломать их! – заявил червь. – Мы – будущее человечества! Мы не делаем ничего лишнего: едим, спим и размножаемся – только и всего. Больше нам ничего не надо. Мы достигли своего идеала! — Неужели вам не хочется ходить по земле, жить в домах, дальше видеть? Вы же ничего не можете рассмотреть с высоты своего роста! — А на что смотреть? – отмахнулся червяк. – Всюду одно и то же: серость. — А если бы мир был разноцветным? – с замиранием в сердце спросил Сэн. — Разноцветным? – буркнул червяк. – А как это – разноцветным? — Когда все вокруг – разное! – развел Сэн руками. — Ну… не знаю, – протянул червяк. – Тогда, если бы было на что посмотреть, может быть, мы бы и встали на ноги. Но я не гарантирую. И вообще: уйди и не мешай! Тебе сильно повезло, что я такой разговорчивый, – и червь по уши закопался в почву, чтобы не слышать возражений Сэна. — Спасибо, – вздохнул Сэн. Он и не думал возражать: он развернул лошадь и поехал обратно, разыскивая ту дорогу, по которой ехал раньше. Найти ее не составило особого труда: во-первых, других боковых ответвлений, кроме того, на которое потянула лошадь, не было, а во-вторых, проехали они по нему не так уж и много. * * * Сэн продолжал путь, все дальше уезжая от родной деревни. Время от времени он всматривался в окружающее: не проявляются ли где-нибудь оттенки другого цвета? Но нет, все по-прежнему выглядело одинаково: серое-серое небо, серые облака и серое солнце на нем, серые холмы на горизонте, серые деревья и серые кусты; серая трава. А впереди тянулась серая дорога. И по этой дороге кто-то бежал навстречу Сэну. Маленький серый человечек. — Тпру! – Сэн натянул поводья. Но человечку не было никакого дела до Сэна: не добежав до телеги и десяти шагов, он решительно свернул с дороги и бросился к высокому холму неподалеку. — Сейчас-сейчас! – бормотал он. – Сейчас они у меня попляшут! Сейчас я им покажу! Сэн наблюдал заинтересованно, не вмешиваясь. Похоже было, что человечек не замечал его: подскочил к холму и принялся разрывать глину. Он выдирал огромные куски – в этом месте холма имелось небольшое углубление – и накладывал тщательно размятую в ладонях массу прямо на тело, одновременно растираясь и разминаясь. Через некоторое время возле холма стоял гигант, поигрывая туго накаченными бицепсами. "Вот, оказывается, как можно…" – мелькнуло в голове у Сэна. — Теперь я покажу им! – самодовольно заявил гигант, разворачиваясь, чтобы направиться откуда прибежал. Но остановился и замер в неподвижности. Сэн перевел взгляд в ту же сторону. Со стороны деревни, угадываемой в продолжении дороги, приближались два великана. Головой они задевали за облака. Мало того: в руках они держали огромные дубины, величиной со вновь испеченного, то бишь вылепленного, титана. Он даже не посмел шевельнуться, а не то, что броситься наутек: стоял, понурив голову, до тех пор, пока один из великанов не взял его на руки, наклонившись почти до земли, поднял на уровень своей груди и понес, убаюкивая и шепча что-то успокаивающее. Голос его отдаленными раскатами грома отталкивался от облаков и перемешивался, сталкиваясь со своим эхом. Поэтому разобрать, что же он там бормочет, Сэн не мог. Второй великан наклонился, чтобы поднять брошенную первым великаном дубину, и замер, заметив Сэна. — Что у вас происходит? – спросил Сэн. Он понял, что великаны добрые, и ему от них ничего не грозит. — Ты все видел? – спросил великан. — Ничего я не видел, – признался Сэн. – Прибежал маленький человечек, стал разрывать холм и налепливать на себя глину, превращаясь в атлета. А потом появились вы. Что произошло? — Этот маленький, – пояснил великан, – не хотел работать. Ни пахать, ни сеять, ни одежду делать. Говорил, что у него ничего не получается. И учиться не хотел, а сразу-то ни у кого не получится. Мы говорили ему: иди к червям! Не хочешь учиться, не хочешь работать – не надо. Но он хотел иного: хотел возвыситься над нами. И заставить, чтобы кто-то на него работал. Он вылепил себе новое большое тело… — Большое? – удивился Сэн. – Но я увидел его очень маленьким… Ох, извините, что я вас перебил. — Мы вообще небольшие ростом, – усмехнулся великан, – и предпочитаем возвышаться умом, а не ростом и силой. А он этого не понимал. И началась гонка: он делал себе новое тело, пытаясь найти кого-то меньше себя, но каждый становился равным ему – спустя некоторое время. Мы хотели доказать, что величиной и силой ничего не добьешься. А он все не понимал. И прибежал сюда – вблизи деревни ему не позволяли разрывать почву. И когда он убежал, все жители деревни собрались вокруг меня и брата и сделали такими, как сейчас. Мы посмотрели сверху, и увидели, где он… — Да-а, – протянул Сэн. — А что ты ищешь в наших краях? – спросил великан. — Разноцветную страну, – ответил Сэн. — А, старые сказки, – кивнул великан. – Слышать слышал, а видеть не приходилось. — Вы такой большой… – робко произнес Сэн. – Может быть, сверху вам виднее? Великан выпрямился во весь рост и внимательно обозрел окрестности. — Нет, ничего не видно, – признался он. – Может быть, она находится где-то далеко от наших мест… Великан взвалил обе дубинки на одно плечо, на вторую ладонь поставил Сэна, повозку и лошадь – и понес их к деревне. Сверху Сэну были хорошо видны разрытые окрестности деревни. — Нас делали, – грустно пояснил великан. – Не до красоты было, спешили. Ну да ничего, теперь мы все исправим. Он поочередно сбросил обе дубинки в два рва, отграничивающих деревню, и осторожно притоптал их ногами. — Так всегда случается после боевых действий, – пояснил он. – Приходится восстанавливать разрушенное. — А что вы сделаете с ним? – спросил Сэн. — Ничего, – со вздохом ответил великан. – Попробуем убедить еще раз, что не может один стать сильнее всех. — А если не убедите? Великан пожал плечами: Может быть, сделаем из него осла, раз он такой упрямый. Сколько можно с ним возиться? — Опусти меня, – попросил Сэн. — Да я как раз и собирался это сделать, – пробурчал великан. – Пора работать. Он уселся прямо на поле, усеянное бороздами и воронками, и осторожно поставил лошадь и тележку с Сэном на дорогу. — Будем разоружаться, – усмехнулся великан и принялся отрывать куски от своего тела и забивать ими ямы. — А может, лучше остаться в таком виде? – посочувствовал Сэн. – Вдруг он опять примется за старое? — Вряд ли, – ответил великан. – Я полагаю, он одумается. Не дурак ведь. Ты погоди, я сейчас. Он быстро посрывал с себя лишние куски, стал обычным, нормальным человеком – вровень с Сэном – и предложил: — Дай-ка я займусь твоей лошадкой. Сдается мне, она немного прихрамывает. — Как ты догадался? – поразился Сэн. – На глаз это почти не видно. — Я мастер-скотодел, – признался бывший великан. — Спасибо, – поблагодарил его Сэн. – Давайте, я в уплату накопаю вам глины? — Спасибо, – усмехнулся мастер, – глины у нас теперь хватает. Ты лучше разыщи разноцветные края. Тогда, глядишь, и мы научимся, как сделать жизнь разноцветной. А пока можешь позаглаживать почву. Скоро здесь снова будем сеять пшеницу. * * * — А скажи, – спросил Сэн, когда вместе с местными жителями закончил работу и вновь подошел к мастеру, дивясь на стать и красоту лошади, – зачем сеять пшеницу, когда можно есть глину? — Но и у тебя в деревне сеют пшеницу? – вопросом на вопрос ответил мастер. — Да, – растерянно ответил Сэн. Почему-то он не спрашивал об этом у себя в деревне. – Но почему? — Потому что это красиво, – спокойно отвечал мастер. – А вот когда она будет желтой, золотой, это будет еще красивее. Человек должен творить красоту. Посмотри на свою лошадь, она ведь стала лучше? — Да, – согласился Сэн, и вновь покатил по дороге. Теперь его не дергало на ухабах и не сносило в сторону: лошадка шла ровно и уверенно. А пейзаж по сторонам все не менялся. Напрасно Сэн всматривался в небо: не мелькнет ли где голубизна? Напрасно оглядывал холмы на горизонте: не позеленели ли? И даже солнце, на которое было больно смотреть, по-прежнему серело ярким кружком на безоблачной серости неба. Так Сэн день за днем озирал окрестности, но однажды утром, когда он вновь отправился в путь после ночлега, и солнце поднялось уже достаточно высоко, он встретил мальчика. Мальчик сидел у самого края дороги, и что-то лепил из набираемой придорожной грязи: недавно прошел дождь. Сэн присмотрелся: мальчик лепил животных. Самых разных животных: с одной и с двумя головами, с тремя, шестью и девятью конечностями. Но очень маленьких. Таких Сэн никогда не видел: в их местах жили самые обыкновенные животные: коровы, козы, свиньи, кролики, гуси и утки. Таких уродцев среди них не встречалось. — Ты хочешь стать скотоделом? – спросил Сэн. — Да, наверное, – отвечал мальчик. Он опустил очередное свое творение на землю, оно помотало всеми тремя головами, взмахнуло большими перепончатыми крыльями, разбежалось и взлетело, издавая тонкий писк. — Они все время улетают, – пожаловался мальчик. – Я делаю их, а они улетают. Никто не хочет остаться со мной. Почему? — Наверное, потому, что они маленькие, – предположил Сэн. – Все животные, которых я знал, были большими. И они не уходили от своих хозяев. — Я попробую сделать большое, – задумчиво произнес мальчик. – Но не сейчас. Сейчас мне пора домой. Прощай. И он побежал по тропинке, ведущей в сторону от дороги. Сэн пошел вслед за ним и скоро вошел в деревню. Она ничем не отличалась от его родной деревни, или от других деревень, встреченных по пути, и Сэн подумал, что, наверное, ему следует вернуться домой. Ведь если всюду одно и то же, зачем куда-то идти? Правда, этот мальчик… Он лепил таких животных, каких никто не видел. Где он встречал их? Ведь по улицам деревни бродят такие же коровы, козы, свиньи, кролики, гуси и утки, какие встречаются везде. "Почему я не спросил его об этом? – подумал Сэн. – Надо отыскать его." И он принялся искать мальчика, нашел его и спросил, где он встречал таких животных. — Я видел таких животных во сне, – отвечал мальчик. И Сэн вернулся к лошади – она терпеливо дожидалась его, объедая кусты и траву. С тех пор, как она стала идеальной лошадью, она уже не пыталась закосить куда-то на сторону. * * * Много еще деревень миновал Сэн. Одни скрывались на дне ущелий, другие лепились к подножию высоких скал, одни стояли в густом лесу, а другие – посреди бескрайней пустыни. Но всюду встречалось одно и то же серое однообразие. Сэн давно позабыл о том, что хотел вернуться. Куда и зачем возвращаться, если везде одно и тоже? Он ехал в тележке, глядел вперед и вокруг себя, переваливая одну гряду холмов за другой, и вдруг замер и задержал дыхание. А сердце его забилось часто-часто: за изгибом холма открылись разноцветные пятна. У Сэна зарябило в глазах, он даже не смог сразу определить, что перед ним: где дома, где поля, где деревья, а где река. Кто люди, а кто животные? Все мелькало и носилось перед глазами – а это глаза Сэна перебегали от одного к другому и все никак не могли остановиться. * * * Сэн въехал в деревню. Спрыгнул с повозки. Его окружила разноцветная галдящая толпа. Некоторые смотрели на него, смеясь, другие – с сожалением и сочувствием. Постепенно шум начал стихать, и к Сэну подошел высокий человек в широкополой шляпе с разноцветными перьями и в роскошном костюме. — Откуда ты прибыл, чужеземец? – удивленно спросил он. — Из дальних мест, – счастливо произнес Сэн. – Я давно хотел попасть к вам! — А зачем? – удивился человек. – Мы точно такие же люди, как и вы. Точно так же мы сеем пшеницу, разводим скот, строим дома и шьем одежду. Или лепим их из глины. — Но… но у вас все разноцветное! – пробормотал Сэн. – А у нас все однотонное. — А почему вы не сделаете мир вокруг себя разноцветным? – улыбнулся человек. — А как, как это сделать? – чуть не закричал Сэн. — Очень просто, – отвечал человек. – Надо захотеть этого. — За… захотеть? – запинаясь, проговорил Сэн. – И все? — Да. Что тут такого? Прежде чем сделать что-то, надо этого захотеть. — Захотеть… – пробормотал Сэн. – Я и хотел… Но как я могу сделать что-то, если никогда не видел этого? — Зато теперь ты знаешь, – улыбнулся человек. – Ну же, пробуй! — Я… я… – Сэн прикоснулся к своей одежде. И она сразу же засияла, запереливалась разными красками, стала еще красивее, чем разноцветные одежды жителей деревни. Потому что у них костюмы были одного, реже двух-трех цветов, а одежда Сэна стала сразу всех цветов, какие только можно представить. И все цвета переливались, перетекали от одного к другому. — Вот видишь, – снова улыбнулся человек. – У тебя получилось. — А почему все остальные деревни – серые? – спросил Сэн. – Я миновал очень много, и всюду наблюдал одну и ту же серость. Почему вы не поможете им, не подскажете, какими они могут стать? Человек в широкополой шляпе и пышной одежде пожал плечами: — А вдруг они не хотят этого? Зачем навязывать другим свою волю? Они занимаются своими повседневными заботами, и их это устраивает. К нам никто никогда не обращался – ты первый. — Они хотят, но… они не знают, как не знал я, – произнес Сэн. – Надо рассказать им! Он развернулся и пошел в обратном направлении – туда, откуда явился. Пошел пешком, позабыв и про телегу, и про лошадь. * * * Он шел. Впереди него знакомо серели небо, трава, холмы, дорога… А позади – там, где он проходил – голубело небо и зеленела трава. Сергей Трищенко Другие рассказы Сергея Трищенко - http://www.nnov.ru/forum/read.php?f=47&i=8457&t=8457 Сайт автора - http://www.belnet.ru/satris Ещё другие рассказы - http://www.tochka.com.ua/autor_id.asp?aid=7