Статьи  |  Михаил Трубицын - стихи и биография

М.ТРУБИЦЫН: стихи и биография

БОРИС  И  ГЛЕБ

 Звездопад. Сумасшедшее небо.
 Оттиск звезд на цветных куполах.
 Храм во имя Бориса и Глеба,
 Пребывающих в дальних мирах...

 Ничего не успев, пали вместе
 Не в Степи - посредине Руси.
 Не нарушили княжеской чести.
 Справедливейший, их воскреси:

 достучаться мечами до Риги,
 доскакать до царьградских ворот,
 прочитать все мудреные книги,
 просветить неумытый народ.

 С новой силой сердца им пронижет
 колоколен высокая стать.
 Но не станут созвездия ближе,
 и до Неба с земли не достать...

ВОЗРАСТНОЙ  КРИЗИС

По цветной брусчатке цокал,
золотые видел сны…
Пробудился – гол как сокол,
ни работы, ни жены.

Был ты сладким – стал ты горьким,
скис нектар, подох Пегас
(укатали сивку горки).
Где вы, музы? Где Парнас?

Напарившись над Парнасом,
как в геенну, ввергнут в быт:
над паршивым чирибасом
потрясись, как Вечный Жид!

Отнеси на рынок книжки
(Гейне, Блок, ты сам, Гайдар),
с Сатаной сразись в картишки
и поставь на кон свой дар.

Потеряв талант куплетный –
сопли спрячь и не греши;
отыщи родник заветный,
тайный ключ в лесной глуши.

Чудотворной влагой брызни
на руины юных лет!
… Позади – лишь четверть жизни.
Впереди – Добро и Свет.

30 декабря 2004 – 7 января 2005 гг.

УЧЕНИКУ

Млечной пылью небо пудрится,
вьется ветер у виска…
В Запредельное, за мудростью –
крестный путь ученика.

Грудь болит,  душа изранена?
Помощь свыше призови!
Твой Учитель – Свет Израиля,
Бог-целитель, Бог Любви.

Пусть астрал кипит и бесится,
из щелей змеится мрак,
но с тобой двенадцать месяцев,
Солнце, Марс и Зодиак.

Как с весенней змейки кожица,
дрянь с души сползет на раз…
Жребий брошен, Путь продолжится;
ты уже Один из Нас.

15 января 2005 г.

Елецкий гимн

С малолетства, стоит мне уехать,
Он меня преследует во сне:
Своевольный, гулкий, полный эха,
Летописный город на Сосне

… Языками щелкали возницы,
Ржал и бил копытом жеребец.
На путях народов плосколицых
Златоглавый высился Елец.

Ратников в дружину набирая,
К подвигам готовился молчком.
И однажды вышел на Мамая
С Дмитрием, Москвою и Христом.

До полудня смерть бойцов косила,
Вызнавая, чей суровей нрав.
А потом бежала вражья сила,
Бунчуки по шляхам растеряв.

С боем доходили до рейхстага,
Мир спасая, наши мужики.
…Выцвели шелка былого стяга,
Ратничать героям не с руки.

Иноземцев мирных здесь приветит
Хлеб да соль от каждого крыльца.
Сохраним в житейской круговерти
В самом сердце – уголок Ельца!

Медитация на станции Куликово

На рубеже сорокалетья
Вздыхаешь о прошедшем лете:
“Зима катит в глаза”…
Перебирая четки былей,
Осознаешь, за что
Побили,
И это – как бальзам.

Но не вместить любовь и верность,
Души и плоти соразмерность
На перевале лет.
Блаженство самоотверженья,
Закон войны, разгул сраженья…
По коням, Пересвет?

Орла и шапку – Мономаху,
Алтын – купцу, Псалтырь – монаху.
Бойцу – срединный путь.
Потом
Потомки сложат плачи.
О, совмести
Десницей зрячей
Копье и вражью грудь!

31 июля 1995 – 25 марта 1997 года

Мы – север  

Октябрь. Перелётные птицы
летят от зари до зари,
и настежь раскрыты границы,
да не на что съездить в Paris…

На звонких валдайских просторах
пылают огнем купола,
и гнева плебейского порох,
раз вспыхнув, сгорает дотла,

чтоб вырвался феникс незримый
из пепла в последний полет, -
и только мечта о Любимой
осеннею вишней цветет.

Ноябрь ледяные оковы
на воды спешит наложить.
Как странно: ни денег, ни крова,
но до смерти хочется жить!

Скитаясь, в снега пеленаться,
сражаясь, урывками спать,
чтоб вишенным именем «Настя»
на речку, так остров назвать.

По-русски не деньги, а имя
поставить на карту (страны):
не все наши девушки – в Риме!
Не все на игле пацаны!

Всё злей, всё точнее, всё чаще
берется за глину Гончар,
и верных победа обрящет –
как древле, под гнетом татар.

Ещё заживём мы как шведы,
Не веря ни в порчу, ни в сглаз;
историки и краеведы
такое
         напишут про нас!

Предателей с грязью смешают,
бойцов вознесут до звезды…
Пусть птицы на юг улетают.
Мы – север,
                    и этим
                               горды.                                                       

РЕКВИЕМ

Ты думала, что это навсегда,
работала, ресурсов не жалея,
Московия, последняя Орда,
сомкнувшая щиты у мавзолея.
Замкнувшая границы на замки,
глядящая на Запад в перископы,
пославшая надёжные полки
стеречь Афганистаны и Европы.

Ничто не отвратило смены вех
и статуса помойки на задворках,
и без тебя вступила в новый век
вселенная от Рима до Нью–Йорка.

Теперь и навсегда ты – Старый Свет,        
кошмар осатанелого пиита:
страна снегов, балета и ракет,
старуха у разбитого корыта…

22 апреля 1988 – 27 апреля 2003 гг. 

*   *   *

Слава Солнцу и Богу,
что с клюкою в руке
выхожу я в дорогу,
как всегда, налегке.

Отзвенела дарами
соловьиная ночь.
В поднебесной, как в храме,
можно все превозмочь.

В сердце крестная сила,
в небе — солнечный круг...
Счастье было, да сплыло,
ускользнуло из рук.

Михаил Трубицын

***

БИОГРАФИЯ

     Среди пишущей братии современного Ельца масса юношей, едва успев издать первую тонкую книжку, уже самочинно причисляют себя к лику поэтов. Михаил Трубицын – давно «не мальчик, но муж» (47 лет как ни как!) и его поэтический сборник «От Ельчика до Брахмапутры» увидел свет десять лет назад, но поэтом автор себя принципиально не называет (хотя, может, именно он – единственный из ныне живущих ельчан – заслуживает это звание).

    Родившийся в Ельце в октябре 57-го, будущий стихотворец почти всю жизнь провел в городе на Сосне – за исключением периодов учебы в МИИТе (1977 -- 84) и работы строймастером в Казахстане (85 -- 86). Вернувшись на родину в 87-м, осуществил давнишнюю мечту о журналистике, увлеченно и плодотворно трудился в газетах «Красное знамя», «Елецкие куранты» и др., попутно занимаясь экологией, краеведением и охраной памятников старины.

     Стихи Михаил сочинял с детства, но почти всегда «в стол». Наконец в начале 90-х в местной прессе одна за другой стали появляться его первые подборки – и сразу привлекли внимание читающей публики зрелостью формы и «лица необщим выраженьем». А вскоре Трубицын становится чем-то вроде мэтра «почвенного» направления елецкой литтусовки, возглавив сначала поэтическую студию клуба «Вече» (1993 -- 96), а затем – творческое объединение «Верба», существующее и поныне.

     В стихах Михаила, как и его соратников по перу А.Попова, С.Добрина, И.Семенюты и С.Андриановой легко обнаружить не только милые русскому сердцу березки и рябины, но и глобальные урбанистические мотивы, а также влияние Востока (порой выглядящее  не вполне органично). Небольшая подборка, конечно, не дает представления обо всем спектре авторских возможностей, но желающие могут обратиться в библиотеки области, где имеются коллективные сборники «Елецкая быль», на страницах которых произведения Трубицына занимают видное место.

     В год юбилея Липецкой области Михаил Трубицын подготовил к печати новую книгу «Тень Огня» и сменил место работы. Теперь он – проводник дальних рейсов Елецкого отделения дороги.

Личность

неверье  и  страх  попирая

Впервые я увидел Михаила Трубицына в редакции  елецкой газеты «Красное знамя», куда его только что зачислили корреспондентом промышленно-транспортного отдела. Худущий и длинношеий, как аист, он сидел за столом   над неоконченной рукописью и с аппетитом уплетал морковку. Его старшая коллега, ветеран советской печати, разделявшая с ним длинный и узкий, похожий на гроб кабинет, смотрела на это с нескрываемым отвращением.

        «Представляешь, -- шепнула она мне на ухо, отозвав как бы по делу в коридор, -- целыми днями жует что-нибудь овощное. Ну прям грызун какой-то! Дай мне волю – застрелила бы и не задумалась!».  Откровение газетной волчицы не волчицы, а дворняжки уж точно, позабавило и удивило: надо же было Мише так настроить ее против себя! И чем? Обычным вегетарианством? Или его неприятием спиртного, о чем, фыркая от  негодования, сообщила она же. Понятно: непьющий репортер – такая же невидаль (древнейшая профессия обязывает!), как балерина-тяжеловес. Но не отстреливать же за это!? Нет, подумалось, тут что-то другое…

       «Секрет полишинеля» недолго оставался секретом. Выяснилось: единственный беспартийный сотрудник редакции М.Трубицын оказался вдобавок ко всему еще и вольнодумцем. Конечно, времена были перестроечные, горбачевские, когда многое уже дозволялось. Но не в такой же степени, чтобы бросать тень на «славное» звание идеологического работника и все, столь же «святое» и, казалось, незыблемое! А Михаил это себе позволял, став в Ельце одним из основателей и сопредседателем ассоциации избирателей, где кучковались  самые отъявленные диссиденты и прочие недовольные. И пусть редакция не причисляла себя к бастионам надоевшего всем режима, неудобного сотрудника она как-то быстро и решительно отвергла. Предлогом для увольнения, впрочем, стало отнюдь не его вегетарианство и вольнодумство, а вульгарное недовыполнение плана по «строкажу», в чем вчерашний строймастер (по образованию инженер) был несилен.

       К тому же писание заметок и репортажей он справедливо считал делом не самым важным в своей жизни, предпочитая ему то, что давно и властно занимало его целиком, -- поэзию. В Ельце, где «поэтом», благодаря творческой группе при той же редакции и ежемесячным литстраничкам, считает себя  чуть ли не каждый сотый (некоторые уж и собранием сочинений в 10  – 15 самопальных томов обзавелись) это никого бы не трогало, не отличайся он так отношением к ней. Другой за пару присестов поэму накатает, а он, может, за неделю, а то и месяц -- всего одну стихотворную крохотулю. Но какую! Запомнилась его «Русь несвятая»:

      «В скудельницах торных просторов покоится пращуров прах. Украинной вольницы норов железом распят на холмах. Устав от земного полона, князь Игорь мечтает, как встарь, рассеять поганых у Дона и меч возложить на алтарь. Дымится земля под крестами, встают из разверзшихся ран несытые Гитлер и Сталин, за ними – хромец Тамерлан. Улусы волшбы и мороки, где нежить вступает в права… Подвижники и скоморохи, чья слава в преданьях жива! Неверье и страх попирая, стучите потомкам в сердца! И выстоит Русь несвятая по воле людей и Творца».

       Эти, как и другие его стихи, навеянные вселенскими и восточными мотивами, иногда печатались, вызывая в основном недоумение и неприязнь: «Возносится больно! Писал бы, как все, – без заморочек!».

      Вытесненный к девяностым из газетчиков, Миша, впрочем, долго не унывал: устроился ответсекретарем в общество охраны памятников истории и культуры, а по выходным торговал книгами на рынке, прямо под окнами своего дома, где он до сих пор живет в двухкомнатной квартирке вместе с женой, заводской работницей, и тринадцатилетним сыном. Любимое его занятие в свободное время – политические тусовки. Автор этих строк уверен: пройдет время, и местные краеведы в своих опусах о революционных девяностых чаще всего будут называть его имя -- как активиста практически всех новообразованных партий, движений и обществ, начиная от «Демроссии» и «Демвыбора» и кончая НТС (Народно-трудовым союзом)  и партией «зеленых». Вдобавок ухитряется руководить литературным объединением «Верба», эзотерическим клубом «Тезис», Духовным альянсом России и еще, наверное, десятком подобных, порою формальных, но отчасти весьма жизнеспособных организаций. Руководит и участвует во всем совершенно бескорыстно, не получая за труды ни цента, за что нещадно критикуем женой и уважаем товарищами, такими же бесшабашными сорвиголовами  из  местной богемы и прочих «белых ворон».

      Ну а на жизнь поэт зарабатывает журналистским пером в крошечной частной газете, широко известной своей склочностью и крикливостью. Позицию издателя (он же главред) не разделяет, что доказал однажды, оставшись за него на пару недель.  Малограмотный политлисток за это время превратился в совершенно иное издание, о чем не без улыбки вспоминают подписчики. Открыв свежий номер «Елецкой газеты», вместо привычных бессмысленных «простынь» на первой полосе они увидели нечто фривольное и занимательное. Одни заголовки чего стоили: «Проституткам – надежную крышу!», «Изучайте русский мат!», «Особенности женского оргазма», «Иисус – колдун ХХI века»… Тут слилось все: и стремление, столь органичное для творческой личности, эпатировать обывателя (он и роль непьющего вегетарианца играл больше из поэтического озорства, а в хорошей компании не прочь порой в меру выпить и закусить непостным), и протест против редактора-конъюнктурщика, и чисто  либеральные пристрастия.

       Появились небольшие заработки, появилась возможность издать свою поэтическую книжку. В ней – верность все тем же глобальным мотивам, о чем говорит и название: «От Ельчика до Брахмапутры». Она – карманного формата, в белой мягкой обложке, тонка и невзрачна на вид, но повесомее «томов многопудья» иных рифмоплетов. Иногда  открываю ее наугад и читаю что-то весьма меня трогающее, например:

«Не спасает ни водка, ни йога: одряхлел «атакующий класс»… Имя этой страны – Безнадега. Русь, зачем ты оставила нас? Не помогут твои обереги, -- пал Перун, а Христос не воскрес. Над погостами – белые снеги, да развалины строек окрест. Обветшали победные стяги. Наша совесть – в свинцовом долгу… Сколько было напрасной отваги, красной крови на белом снегу! Вот и «комми» пора в путь-дорогу – в пыль анналов, на самое дно. Маркс не явится вам на подмогу. Уходя, допивайте вино!».

  Или такое, уже много лет созвучное моей душе:

«Но прекрасней, чем молодость,– зрелость. Опостылело вдруг каратэ, за «Кайрат» и Кижи отболелось, отоснилась Доронина Т. Отряхнув мишуру, выявляю в море связей  единый закон. И уже не вздохну с журавлями, не взойду  с рюкзаком на перрон. Не сочту неразумно-случайным ни венец, ни острог, ни склероз, созерцая с привычной печалью перфокарту восторгов и слез... Нет на свете ни тайны, ни чуда, лишь друзья и враги – до конца. Есть за что умереть. А покуда – выше стяги, моя крепостца!».

          В крупном городе, тем паче в столице Михаил, наверно, был бы не столь заметен среди себе подобных. Хотя кто знает: среда ведь не только нивелирует, но и возносит до небес! В провинциальном  же мещанском городке, где дарования, тем более столь оригинальные, наперечет, он как некий утес, о который разбивается бездуховность. А поэтому так и хочется сказать, невольно откликаясь на его строки: «Ну да, Миша, всегда есть за что умереть! Но лучше жить и радовать других. Самим фактом своего небезгрешного,  но точно уж не подлого существования!».

Алексей КОЛЯДОВ
Елец
2004 г.